Искусственно вызываемые ИСС (на материале инсулинотерапии) и лингвистические корреляты

Спивак Д. Л. Искусственно вызываемые состояния изменённого сознания (на материале инсулинотерапии) и их лингвистические корреляты // Физиология человека. Т. 6, № 1. 1980.

ФИЗИОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА ТОМ 6 • № 1 1980

ИСКУССТВЕННО ВЫЗЫВАЕМЫЕ СОСТОЯНИЯ ИЗМЕНЕННОГО СОЗНАНИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ИНСУЛИНОТЕРАПИИ) И ИХ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ КОРРЕЛЯТЫ

Д. Л. Спивак

Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова, Ленинград

Обнаружение объективных закономерностей измененных состояний сознания и адекватных способов их описания становится сейчас важной проблемой ряда наук о мозге и нерешенной гносеологической пробле­мой [1].

Одна из назревших задач — проведение точного лингвистического анализа, что позволило бы физиологам более глубоко изучить язык как вторую сигнальную систему, а лингвистам открыло бы принципиально новый аспект, состоящий в приспособлении естественного языка к спе­цифическим условиям.

Проблема изучения языка при инсулинотерапии нашла некоторое отражение в трудах физиологов и психиатров [2, 3]. Однако лингвисти­ческая проблематика используется здесь исключительно как вспомога­тельный материал для характеристики состояния больного, взаимодей­ствия сигнальных систем и т. д. Нужно отметить неудовлетворительное, с точки зрения лингвиста, построение методики эксперимента, в част­ности нечеткое выделение исключительно языковых единиц. Характер­ным для всех исследований является и то, что процесс диссолюции язы­ковых структур обычно рассматривается как простой процесс механи­ческого отпадения ветвей от исходного древа языковой структуры. На­блюдаемые при этом изменения относятся за счет роста утомления, пер­северации [3], или же расцениваются как «грубые глобальные наруше­ния деятельности мозга с расстройством сознания» [4].

По нашему мнению, распад сознания при гипогликемии является сложным многоступенчатым процессом и до конца имеет свойство быть целостной системой. На каждом таком уровне язык организуется специ­фическим образом, единственно возможным и естественным для данных условий, коррелируя со стадиями диссолюции сознания. Нами высказано предположение о необходимости описания языка на некоторых из этих стадий средствами, не совпадающими с применяемой сейчас для описания нормального языка, формальной (аристотелевой) логикой [5].

Инсулинотерапия является подходящим для доказательства части этих положений средством, так как она дает возможность на пути от нормы до полного отсутствия сознания, проходимом больным за 3—4 ч, сделать ряд последовательных «срезов» одних и тех же уровней языка (при наблюдении речи). Это дает еще не динамику, но уже сравнитель­ную статику распада языка (есть основания полагать, что этот процесс соответствует-—в обратном порядке — процессу естественного обучения языку, а может быть и образованию языка как такового).

Цель настоящей работы — доказательство существования качествен­но разных принципов построения языка на разных стадиях  углубляющейся гипогликемии и нахождение некоторых существенных признаков такого явления на разных уровнях структуры языка. Качественные различия, по нашему мнению, состоят не в смене языковых единиц, а в перестройке логической структуры связей между ними на разных ста­диях диссолюции языка, т. е. в конечном счете в использовании разного-формального аппарата логической структуры мышления.

МЕТОДИКА

Исследования проводили в клиниках психиатрии и ТУВ-1 ВМА им. С. М. Кирова. Исследуемая группа состояла из 25 больных, находя­щихся на ранней стадии заболевания простой или параноидной формой шизофрении, носителей русского языка, в возрасте от 16 до 45 лет. Речь членов группы на данной стадии заболевания не характеризовалась вы­раженными нарушениями. Это было существенным, так как нас интересовали не расстройства речи при шизофрении, а расстройства языка на таких глубоких стадиях гипогликемии, которые никогда не вызываются с лечебной целью у психически здоровых лиц. Контрольная группа со­стояла из шести человек. Принципиально новым было то, что они набирались из психически здоровых, с нормальной речью лиц, страдающих диабетом и лечившихся средними дозами инсулина. Это делалось, чтобы исключить возможное воздействие искаженной инсулином вегетатики на языковую способность.

С каждым лицом исследуемой группы проводилась серия бесед (все­го ~'200), каждая из которых состояла из выполнения 7—9 заданий. Первая беседа («фон») проводилась накануне начала лечения. «1-й срез» делался на четвертый день после начала лечения и состоял из трех по­следовательных бесед с испытуемым, находящимся в гипокликемическом состоянии — через 1, 2, 3 ч после введения инсулина. «2-й срез» делался через 3—4 дня после развития первой инсулиновой комы и состоял из трех бесед, проводимых также через 1, 2, 3 ч после введения инсулина. В итоге получалась картина из семи последовательных срезов постоянно нарастающего угасания сознания, регистрируемого через языковые структуры.

Важной частью эксперимента было устранение возможного воздейст­вия экспериментатора на ответ больного. Это достигали сокращением числа вводных слов, отсутствием реакции экспериментатора на любой ответ, причем регистрировали любые речевые сигналы (вплоть до супра-сегментных элементов), а также применением психолингвистической методики предварительной тренировки на больших экспозициях [6]. Последовательность заданий внутри теста меняли, чтобы избежать влия­ния утомления в ходе беседы на ответ.

Первый из проведенных тестов (тест 1) состоял в предъявлении больному фразы с бессмысленными корнями и обычными аффиксами (типа «глокой куздры» Л. В. Щербы) с заданием поставить ее в про­шедшее время (например: «велый ним убаляет пишонка»). Суть теста состояла в проверке способности чисто формальной операции над семан­тически почти пустым полем. На это же была направлена и вторая часть теста, состоящая в склонении по вопросам бессмысленного слова (напри­мер: «капка». Экспериментатор: «кому?». Ответ: «капке» и т. д.).

Тест 2 состоял в простом описании предлагаемого рисунка и был ориентирован на частостный подсчет лексических единиц.

Тест 3 состоял из следующих частей:

а) Семантический уровень — простой ассоциативный тест с ключевы­ми словами: существительным, глаголом, наречием (брали из работы 17] для сравнения с уже имеющимися результатами по здоровым лю­дям), например: «угол, думать, утром». Здесь нас интересовали основные принципы построения смысловых полей и их связи как средства органи­зации контекста языкового языка.

б) Уровень частей речи — преобразовать неглагольный предикат в другую часть речи (например: «Ему, конечно, очень совестно». Продолжить с тем же смыслом: «Он, конечно...»). Здесь нас интересовала классная организация единиц речи.

в) Морфологический уровень состоял из двух заданий. Во-первых, продолжить неоконченную фразу (глагольной или именной конструкцией), например: «Судя по всему, им нужно».... Во-вторых, запомнить данную активную (пассивную, вопросительную) конструкцию и названные за ней слова, причем количество запомненных слов позволяет нам количественно оценить «трудность» понимания конструкции (например: «Врач взял портфель. Улица, повод, ворона, елка, бровь. Девушка увидена студентом. Поезд, ружье, книга, облако, веселье. Какой сегодня день недели? Краска, продвижение, окоп, пила, поле»). Модификацией последнего задания была просьба повторить правильно конструкцию с вызывающим сомнение смыслом, например: «девочка написать письмо». Здесь нас интересует построение основных логических конструкций на данном уровне.

г) Синтаксический уровень — составить сложноподчиненное предложение из двух простых при равновероятном выборе между субъектным или объектным подчинением. Например, составить одно предложение из двух данных: «Он увидел рядом в автобусе знакомого. Он пробрался к нему». Здесь нас интересуют правила построения сложного суждения, в частности роль соположения в синтаксисе.

Как видно, большинство заданий рассчитано на обнаружение логи­ческих связей в языковой структуре. Количественный подход применял­ся для частотной характеристики ответов по тесту 2 и заданиям а, в теста 3 и общего числа альтернативных ответов (задания б, г теста 3), причем проценты округлялись до кратных 5 в меньшую сторону.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

Первая часть поставленной нами задачи — установление качественно разных принципов построения языка на разных стадиях гипогликемии— проводилась в основном при помощи тестов 1 и 2.

Из литературы известно, что в самом общем виде формирование речи у здорового человека проходит четыре основных этапа: непосредст­венная реакция на непосредственный раздражитель, непосредственное выполнение словесных приказаний, словесная реакция на непосредст­венный раздражитель и словесная реакция на словесный раздражитель (А. Г. Иванов-Смоленский). Известно также и положение, что при уга­сании сознания эта схема может «проходиться» им в обратном порядке. Однако полученные нами языковые результаты не согласуются с этой схемой в приведенном ее виде.

Например, на стадии тяжелого оглушения, когда теоретически не следует ожидать «словесной реакции на словесный раздражитель», большинство больных все же способно к ответам (в виде сочетаний слов) на семантически значимый для них вопрос [3]. И это "после того, как еще на стадии сомноленции формальное преобразование заданной фра­зы оказывается примерно для 80% больных легче, чем смысловое. Неко­торые исследователи видели в фактах такого рода свидетельство того, что семантическая структура языка, выражаемая в понимании смысла речи, распадается довольно рано, а способность к формально-логической операции сохраняется практически до полного исчезновения созна­ния.

Для выяснения этого мы проделали тест 1 («глокая куздра»). Все члены исследуемой группы легко поставили фразу в прошедшее время в «фоновом» состоянии, но не смогли сделать этого уже в первой беседе «1-го среза». Примерно то же повторилось, когда вместо бессмысленных корней ставились осмысленные, но редкочастостные. Следовательно, формальная трансформация проходит хорошо лишь на ограниченном -семантическом поле высокочастостной лексики, т. е. тонкая связь со смыслом присутствует.

Итак, некоторая часть семантической и формальная структуры язы­ка сохраняются до позднейших стадий гипогликемии. Наибольшую ус­тойчивость среди формальных операций проявляют морфологические (склонение бессмысленных слов всегда проходит успешно), а наимень­шую — синтаксические свойства предикативности (т. е. способности об­разовывать законченное суждение).

Значит ли это, что язык не следует приведенной выше схеме (А. Г. Иванов-Смоленский)? По нашему мнению, нет.

Для доказательства этого был проведен тест 2 («рассказ по картин­ке») и задание в теста 3. В ответах регистрировали частоту встречае­мости языковых знаков и языковых символов. (Под знаками в лингвис­тике понимаются двусторонние психические единицы, существующие в составе языковой системы и обладающие абстрактным содержанием. Под символами понимаются такие же единицы, но, в принципе, не нуж­дающиеся в объединении в систему и обладающие конкретным значени­ем.) По мнению психолингвистов, знак можно развернуть внутренними (словообразование) и внешними (словоизменение) средствами, что нель­зя сделать с изолированным символом [8].

Из этого можно сделать вывод, что текст, состоящий из одних симво­лов, построен по другим законам, чем текст, построенный из знаков, и тяготеет к распаду на изолированные символы, законы построения и функционирования которых другие, нежели у знаков и членов системы символов.

В нашем подсчете мы относим к знакам знаменательные и относя­щиеся к ним служебные слова, а к символам — имена собственные и устойчивые словосочетания-«штампы». По принципу неразложимости на более мелкие единицы и тенденции к изолированному употреблению при­соединим к последним и немногие семантически значимые для больно­го слова (типа «укол», «врач»).

Здесь встретился один нетривиальный случай. Если на первой беседе «1-го среза» больной на вопрос «Ваша фамилия?» отвечает «Иванов», то здесь он легко может распространить ответ, вставляя его в разверну­тое суждение. Поэтому здесь мы имеем символ, действующий в составе знаковой системы. На стадии третьей беседы «1-го среза» больной не может развернуть своего ответа в суждение иначе, как что-нибудь вроде «Больной... это... Иванов... здесь». Поэтому здесь мы имеем символ, дей­ствующий в составе преимущественно символической системы. И на­конец, в конце «2-го среза» больной в лучшем случае повторяет «... Иванов... Иванов...». Здесь мы считали это изолированным симво­лом.

Следовательно, одинаково звучащие единицы различались нами по своей функциональной нагрузке.

В текстах, порожденных больными исследуемой группы (тест 2), в фоновом состоянии знаки относились к числу символов как 9 к 1, на «1-м срезе» постепенно сдвинулись от 9 к 1 — в первой беседе — до 7 к 3 — во второй и третьей. На «2-м срезе» в первой беседе мы получили отношение 8 к 2, во второй — 4 к 5, в третьей— 1 к 9. У контрольной группы цифра была 9 к 1.

В продолжениях заданной фразы (задание в теста 3) в фоновом состоянии отношение было 7,5 к 2,5, на «1-м срезе» сдвигалось от 8 к 2 —до 3 к 7, на «2-м срезе» —от 8 к 2 —до 1 к 2. У контрольной группы цифра была 8 к 2.

Следовательно, по ходу углубления гипогликемии и диссолюции сознания имеет место постепенное вытеснение знаков символами в лек­сике, используемой больными. Если к символам отнести еще и часто используемые слова-заменители («это», «эта штука», «ну, туда», «делать это» и пр.), то этот процесс перехода к символам становится еще четче (прибавим сюда же и бранные слова). Самое важное состоит в том, что при этом процессе конкретность и семантическая значимость для боль­ного вытесняют абстрактность и амбивалентность языковой единицы, и выражается это прежде всего не в смене используемых единиц, а в изменении   принципов   построения   логических   связей   между ними.

Заметим, что, основываясь на простом подсчете отношений частот, мы получили новый результат благодаря развитой теории семиотики в языке. Как следствие этого, мы можем установить соответствие между этапами изменения сознания и этапами диссолюции языковых структур следующим образом: а) этапу «словесная реакция на словесный раздра­житель» соответствует употребление преимущественно-знаковой системы (стадии начальная, сомноленция, легкое оглушение); б) этапу «словес­ная реакция на непосредственный раздражитель» соответствует употреб­ление символо-знаковой, а позже —чисто символической системы (ста­дия среднего оглушения); в) этапу «несловесная реакция на словесный раздражитель» соответствует употребление изолированных символов (стадия тяжелого оглушения и начало сопора).

До сих пор языковая способность была двусторонней, т. е. больной и понимает речь, и сам порождает ее. На этапах б и в беседы с больным можно предположить, что он понимает не всю речь, а лишь «выхваты­вает» из нее символы и семантически значимые устойчивые словосоче­тания, т. е. в конечном счете лишь то, что может породить сам. Наконец, этапу «непосредственная реакция на непосредственный раздражитель» (г), если больной вообще способен реагировать (~40% наблюдений), соответствует эпизодическое понимание простого семантически значимо­го символа или простая реакция (в виде стона) на громкую речь (стадия позднего сопора и начала комы).

Эта схема позволяет подобрать языковые корреляты стадиям угаса­ния сознания, причем на разных стадиях следует ожидать разной фор­мальной организации связей между единицами языка. Вторая часть работы была посвящена обнаружению таких различий.

На семантическом уровне доля в ассоциациях лексики, отнесенной нами к символам, уже за первые 2 ч «1-го среза» увеличивается до 60% (при 20% отказов) и уже в начале «2-го среза» составляет величину, на 15% большую, чем у контрольной группы. Здесь было обнаружено отчет­ливое изменение логической структуры языка. Больной выбирает между парадигматической и синтагматической ассоциациями (например, на слово «бумага» — либо «ручка», либо «белый»). Тест в фоновом состоя­нии исследуемых дает соотношение между ними примерно 4,5 к 5,5. В конце же «2-го среза» это соотношение составило уже 1 к 7, причем практически все синтагматические ассоциации были устойчивыми сло­восочетаниями, часто несогласованными в роде и числе. Это позволяет сделать вывод о формировании на поздних стадиях «настройки» на син­тагматический тип организации смысловых полей высказывания, что да­ет, как правило, несколько символов, объединенных посредством сопо­ложения.

На уровне частей речи мы изучали так называемый неглагольный предикат (задание б теста 3). Это — очень спорная для русского языка часть речи с грамматическим значением состояния, но используемая в предикативной функции (например «мне весело») [9]. Исследуемая группа до последних стадий гипогликемии легко справлялась с преобра­зованием ее по смыслу в глагольное или именное словосочетание. Среди них нужно выделить как тип, с вероятностью 0,8 дающий    глагольное словосочетание (таких ~60%), так и тип, с вероятностью 0,7 сближаю­щий предикат с именным словосочетанием (30%). Следовательно, на первый взгляд «тонкая» и неустойчивая часть речи оказывается грамма­тически устойчивой. Тот факт, что для контрольной группы глагольная или именная ее замены примерно равновероятны (4,5 к 5,5 на небольшой выборке), а при гипогликемии быстро дифференцируются, позволяет выделить снова различную «настройку» на организацию высказываний, причем мы получаем безусловно доказательный материал в пользу выделения неглагольного предиката как отдельной части речи, переход­ной между глаголом и прилагательным. В любом случае логика взаимозаменяемости частей речи изменяется при диссолюции сознания и на материале этого задания.

На морфологическом уровне (задание в теста 3) первая часть уже была рассмотрена. Здесь мы обнаружили быстрое возрастание числа символов в окончаниях предложенной фразы, причем основную роль иг­рала так называемая заместительная лексика, дублирующая в миниатю­ре (10—20 слов) все остальные части речи. Перед тем как распасться, знаковая система как бы «сжималась» до двух десятков слов, где вместо глаголов употреблялось «делать это», вместо наречий — «нормально», вместо прилагательных — «этот самый» и т. п. Самым интересным было употребление бранных слов.

Второе из заданий повторяло известный тест Г. Сэвина [10] (зада­ние в теста 3), где количество запоминаемых слов измеряло трудность восприятия конструкции. Полученные нами данные дали неожиданный результат: в фоновом состоянии по числу запомненных слов актив был легче пассива для 70% исследуемой группы, в ходе «1-го среза» это чис­ло изменилось от 70% до 45%, а в середине «2-го среза» примерно для 75% исследуемых после и актива, и пассива запоминалось одинаковое число слов. Дополнительный тест с пятью больными исследуемой группы по конструкциям с вызывающим сомнения смыслом показал, что кон­струкция типа «девочка написать письмо» обычно воспринимается как актив («девочка написала письмо»), а конструкция «девочка письмо написать» у четырех человек ассоциировалась с пассивом «девочке пись­мо написали» с безличной трансформацией. У контрольной группы для 60% актив был легче пассива, а оба — легче вопросительной конструк­ции, как и у Г. Сэвина.

Приведенный материал еще не позволяет говорить о «стирании раз­личий» между активом и пассивом на поздних стадиях гипогликемии, однако он указывает на изменение соотношений между ними и, в част­ности, на большую их связь на поздних стадиях не с формальными мор­фологическими показателями, а с синтаксическими средствами типа порядка слов.

Синтаксический уровень изучался при помощи теста 2 и задания г теста 3 (рассказ по картинке и объединение двух предложений в одно). Первый из них показал, что, с одной стороны, процент простых нераспро­страненных предложений к концу первой беседы «1-го среза» составил ~8%, к концу третьей беседы «1-го среза» — 60%; на второй беседе «2-го среза» — 90% у исследуемой группы в среднем. (У контрольной группы ~5%). Это говорит о распадении ряда сложных синтаксических средств. Но, с другой стороны, все большую роль по мере нарастания гипогликемии приобретает соположение. Предикат у 40% исследуемых уже к концу «1-го среза» не согласуется в числе с субъектом, но стоят они рядом почти всегда. Это неудивительно — система символов не обладает (теоретически) развитой системой связей своих единиц, и вза­имная последовательность здесь играет весомую роль.

Тест 3 показал то же. Возьмем пару: «Школьник встретил товари­ща. Он был чем-то встревожен». Второе предложение может относиться и к объекту, и к субъекту первого. Но тонкие тематические разли📷📷чия, выраженные в параллельности строения фраз и соположения слов «товарищ» и «он», побуждают с большей вероятностью избрать продол­жение «... товарища, который был встревожен». По нашим данным, это задание (и похожие на него) так и было проделано 90% исследуемых на всех срезах. Более того, у 3/4 из них оно выполнялось на стадиях сомно-ленции и легкого оглушения «1-го среза» быстрее и увереннее, чем в фоновом состоянии и чем у контрольной группы! (То же касается и дру­гих тестов и, к сожалению, с языковой точки зрения  необъяснимо).

Наконец, для практически всех исследуемых объединить предложе­ния союзом «который» было легче, чем ответить на вопрос типа «кто был встревожен?». Это служит еще одним доказательством того, что, хотя формальные трансформации и создаются легче, смысловые различия, выраженные особенно средствами синтаксического соположения, сохра­няются и в состоянии сильного оглушения, т. е. логическая структура и роль синтаксиса меняются на поздних стадиях гипогликемии.

ВЫВОДЫ

1. Процесс диссолюции языковых структур при углублении изменен­ного состояния сознания при углубляющейся гипогликемии не сводится к простому механическому отпадению звеньев языковой структуры. Он представляет собой процесс последовательной смены качественно разных по организации логических связей между компонентами высказывания стадий, коррелирующих с общей схемой угасания сознания.

2. В ходе диссолюции языковых структур происходят изменения в грамматическом строе, поддающиеся частостному и логическому ана­лизу. Они затрагивают все главные уровни языка, оперирующие двусто­ронними единицами. Главными чертами организации языка на поздних стадиях распада являются: на семантическом уровне — переход на высо­кочастотную типовую лексику в виде символов с преимущественно син­тагматической связью, на морфологическом — сближение некоторых ос­новных для нормальной речи различий (типа «актив — пассив»), на синтаксическом уровне — ведущая роль таких средств этого уровня, как соположение, становящихся на место предикативности в нормальном языке.

3. Исследование измененных состояний продуктивно, поскольку дает лингвистике новый материал, например в виде доказательств в пользу выделения спорной части речи в русском языке, а в физиологии — в раз­работке методики, дающей принципиально новый материал по логичес­кой структуре построения понятий и суждений во второй сигнальной системе.

4. Судя по всему, выделенные нами 4 стадии распада языковых структур можно делить на меньшие отрезки и получить в итоге конти­нуум стадий. Это было бы настоящей динамикой в описании языка и позволило бы строить лингвистическую теорию не «лобовой атакой» на сложные структуры нормального языка, а как бы «выращиванием» ее из простейших единиц и логических связей, хорошо различимых на позд­них стадиях гипогликемии.

ЛИТЕРАТУРА

1. Altered States of Consiousness. ed. С. Tart. N. Y., 1963.

2. Личко А. Е. Инсулиновые комы. М, Изд-во АН СССР, 1962.

3. Трауготт Н. Н. О нарушениях взаимодействия сигнальных систем. М, Изд-во АН СССР, 1957, с. 38, 42.

4. Системный  подход  и  психиатрия. Минск,  «Высшая  школа»,   1976,  с. 292.

5. Спивак Д. Л. Научно-техническая информация, 1978, № 10, с. 12, 29.

6. Система и уровни языка. М., «Наука», 1969, с. 248.

7. Словарь ассоциативных норм русского языка. М., Изд-во МГУ, 1977.

8. Гинзбург Е. Л. В кн.: Основные теории речевой деятельности. М., «Наука»,  1974, с. 85.

9. Маслов Ю. С. Введение в языкознание. М,, «Высшая школа», 1975, с. 214.

10. Savin H., Perchonock E. In: Journal of Verbal Learning and Verbal Behaviour, 1965, № 4, pp. 348–352.

Поступила в редакцию 24 апреля 1979 г.